Мудрость не приходит к ленивым.

Альбрехт Мар. Мудрость не приходит к ленивым.Мудрость не приходит к ленивым
О ведoмости и технике в семейных расстановках
Альбрехт Мар
В семейной расстановке чаще, чем в любой другой форме
терапии, я встречался с феноменом ведущего нас знающего поля. И до сих
пор знающее поле остается для меня самым удивительным и поразительным в
семейной расстановке. Именно на нем я и хотел бы сосредоточиться прежде
всего. При этом я, может быть, несколько бессистемно коснусь вопросов,
относящихся к этой теме.
Со временем мне стало ясно, что мудрость хороших решений в
семейных расстановках зависит не только от нас, клиентов или терапевтов,
она есть в энергетическом поле самой расстановки: это скорее хорошие
решения находят нас, чем мы находим или изобретаем их.
Первым шагом к такому открытию (и подобное случалось
пережить многим из нас) стало наблюдение за работой Берта Хеллингера. Я
сидел всего в нескольких метрах от его «поля деятельности», то есть
расстановки, и каждый раз бывал совершенно поражен шагами к решению,
которые он предпринимал. Казалось, они с легкостью приходили ему в
голову, я же не додумался бы до них никогда.
С одной стороны, это говорит о большом опыте Берта и его
особой харизме. Но потом, уже в собственной работе с расстановками, я
испытывал абсолютно то же самое: в конце я часто бывал точно так же
поражен хорошими, действенными решениями и путем к ним – я не знал
точно, как это получалось. Так это мне удалось решение, это я – его
автор? Да, наверное, и я тоже, но, по существу, мной и группой
воспользовалось нечто, чему мне следовало отдать должное.
Потом это нечто, которое я назову пока знающим полем,
особым и недвусмысленным образом меня с собой познакомило. Довольно
долгое время в начале каждой расстановки мне казалось, что на этот раз
решения мне, наверное, не найти, что, может быть, все пойдет не так, как
надо. Это было пронзительное, поначалу очень неприятное чувство
бессилия, которое невозможно было объяснить просто моей неопытностью или
какими-то фактами моей биографии.
Нет, это нечто иное: знающее поле лишает силы все
представления о том, что «это я создаю или нахожу решение; я знаю, я до
зубов вооружен порядками любви и фразами силы». С такой позицией, пусть
она даже очень деликатна, нас изгоняют из этого поля и полностью
обезоруживают – до тех пор, пока мы не сможем позволить себя вести.
Как уже было сказано, этот «исправительный» процесс иногда
очень неприятен. Помню, однажды во время путешествия в горы мы
поднимались к приюту для альпинистов, и нашу маленькую группу обогнал,
по всей видимости, альпинист-экстремал. Все свое снаряжение он очень
эффектно нес на виду – на себе и подвешенным к рюкзаку. Мимо нас он
прошел, во всеуслышание гремя всеми своими крюками и карабинами. Наш
старый проводник, усмехнувшись, посмотрел ему вслед и произнес: «Хороший
хозяин приюта впускает таких «мастеров» только после того, как они во
всем обмундировании три раза обегут вокруг хижины, потому что мастера
здесь не мы – горы».
Чему-то подобному учит и силовое поле семейной расстановки:
оно впускает нас, только если мы сумели настолько отказаться от желания
самоутверждаться, что можем теперь служить знающему полю и стать
посредниками хорошего решения.
В маленькой истории Чжуан Цзы, великого поэта Дао, об этом говорится так:
«Владыка желтой земли бродил за пределами мира. Вот пришел
он на очень высокую гору и стал созерцать круговорот вечного
возвращения. И тут он потерял свою волшебную жемчужину. На ее поиски он
отправил познание и не получил ее обратно. Он отправил на ее поиски
проницательность и не получил ее обратно. Он отправил на ее поиски
мышление и не получил ее обратно. Тогда он отправил самозабвение.
Самозабвение ее нашло».
Что же такое это поле? И что может помочь нам прийти к
тому самозабвению, которое является, возможно, самым эффективным нашим
вкладом в успех расстановки? На этот вопрос я отвечу в три этапа,
рассказав при этом, во-первых, кое-что о морфическом поле, во-вторых, об
ориентированности на решение и, в-третьих, о квалификации, необходимой
для работы методом расстановки.
1. Что такое силовое поле расстановки, нам поможет понять
термин «морфическое поле», принадлежащий английскому биологу Руперту
Шелдрейку. Так, вся природа, от фотона и снежинки, живых организмов и
семей, вплоть до планет и галактик, организована с помощью полей, в
сфере влияния которых соответствующая энергия каждый раз особым образом
связывается и организуется. Благодаря этим организующим энергетическим
полям возникают формы как физических, так и духовных свойств всех
явлений. Особенно важны здесь два тезиса: во-первых, поле обладает
памятью о своей истории, во-вторых, оно вступает в резонанс с другими
полями и непрерывно развивается и учится.
Для семейной системы и ее расстановки это означает
следующее: в расстановке содержится все знание о развитии этой семьи и
ее предках – и хорошем, и плохом аспектах.
Благодаря резонансу мы можем войти в контакт как с хорошей,
так и с плохой составляющей этого знания. Наша позиция, наша душевная
установка по отношению к этой системе и, соответственно, к ее
расстановке заставляет звучать тождественные ей содержания системы
(Шелдрейк называет это «морфическим резонансом»). Это означает, что они
становятся зримыми, ощутимыми, короче говоря, воспринимаемыми. Их могут
воспринимать все участники расстановки, кто, пребывая в чужом поле,
готов открыться этим феноменам резонанса. То есть поле отвечает нам на
том уровне, на котором мы задаем ему вопрос. Мы вступаем во
взаимодействие с ним там, где находимся сами: если мы готовы к новому
пониманию и задаем вопросы, идущие из самого сердца, поле делает нас
проницательней и мудрей, чем мы были до того, так что иногда мы сами
поражаемся тому, что из нас вдруг выходит.
Юрек Беккер в своем последнем интервью («Spiegel» 13/97 от
24.03.97), которое он дал за четыре недели до смерти, сказал: «Иногда я
читаю свои тексты и прихожу к выводу, что эти тексты на самом деле
умнее, чем я. Тогда я спрашиваю себя, как это возможно – ведь написал их
я, никто третий в этом не участвовал». Кто знает, может быть, все-таки
участвовал – некое знающее поле, которое открывается ему, когда он,
собравшись, открывается этому полю. Юрек Беккер называет эту свою часть
«актом написания». Но как это не назови – покровительницей ли искусства,
то есть музой, или бессознательным, или полем, – существует некое
«оно», которое в сотворческом акте действует в любом виде искусства, в
том числе в искусстве семейной расстановки, информирует нас и делает
иногда мудрее, чем мы есть.
Небольшой пример
Женщина делала расстановку своей нынешней семьи по поводу
недержания мочи у ее 13-летнего сына. Она привыкла самостоятельно
справляться со всеми тяготами, которые ложились на ее плечи, поскольку
ее родители страдали хроническими нервными заболеваниями. И теперь, в
расстановке, она увидела, что взяла на себя слишком много, что ей нужна
поддержка, и муж ей с радостью эту поддержку оказывал. Когда 13-летний
сын увидел эту картину, он оживился и просиял – и поле просто вложило
мне в уста слова, в которых заключалось решение: «Мама, если ты
позволишь папе поддержать тебя, я сумею сдержаться».

Терапевт, занимавшаяся с этим мальчиком, использовала этот
образ-решение в качестве образца для своей дальнейшей работы. Потом она
рассказывала о заметном улучшении у мальчика.

2. Итак, значение нашей душевной установки по отношению к
семейной расстановке переоценить нельзя никак, и я хочу описать здесь
эту установку, используя понятие «ориентированность на решение».
Ориентированность на решение – это, во-первых, весь
постоянно меняющийся свод «порядков любви» с их обнаружением и
фактическим состоянием, составляющих специфику и особенность подхода
Берта Хеллингера. Я хочу лишь вкратце об этом напомнить. Речь идет о
поиске судеб первичной любви ребенка и ее превращении из слепой в
разумную, зрячую любовь; об освобождении от идентификации с
«выдворенными» из системы и обесцененными членами семьи путем включения
их в семейную систему; о превращении признанной вины в силу,
направленную на добро; о познании того, что от мертвых, если им отдают
должное, исходит доброжелательность и сила; а также о переживании
решения как некоего религиозного опыта, который может открыть путь к
принятию тяжелых судеб, болезни и смерти.
На этом фоне, действующем, как мне кажется, подобно
сильному, ясному и гармоничному основному аккорду, в начале семинара по
семейным расстановкам я говорю исключительно что-то вроде: «В течение
этих дней мы будем искать в наших семейных системах добрые,
поддерживающие силы, которые могут помочь нам найти хорошие решения для
нас и наших близких».
Меня по-прежнему поражает воздействие этого фона и этих
нескольких слов. Мне кажется, это как призыв к Божественному
благословить предстоящую работу. Или, в терминах поля: установка на
помощь сил системы ведет к резонансу именно с этими силами в поле
расстановки, со всеми замечательными следствиями этого процесса. Группа
создает удивительную, стойконесущую и уважительную, атмосферу, какой я
не видел в других контекстах, например, групповой динамики или анализа. И
как типичный феномен резонанса здесь снова и снова возникает что-то
вроде «благодатного круга» в противоположность кругу порочному: добро
ведет к большему количеству добра и т. д. Для меня это одна из важных
причин, по которым я так люблю эту работу.

Приведу небольшой пример такого «благодатного круга».
Одновременно это и пример холистического характера системы, где решение
для одного всегда является импульсом к переменам в целом. И, в конце
концов, это пример эффективного обращения с решением.

Женщина 30 лет не имела никакого контакта с отцом с тех
пор, как развелись ее родители (ей было тогда пять лет). Она росла с
матерью, у которой любое упоминание об отце всегда вызывало сильную
ярость и отрицание, так что дочь об отце практически ничего не знала. В
расстановке она нашла свое место рядом с отцом, там ей было комфортно, о
чем она сказала матери, и та, в лице заместительницы, совершенно
спокойно с этим согласилась. Так как теперь не хватало важной информации
об отцовской линии, дочь решила позвонить по этому поводу матери, но
очень боялась, ожидая ее обычной бурной реакции. Два часа она в
нерешительности топталась около телефона, затем остановилась и еще раз
восстановила в памяти пережитый в расстановке опыт: ей было хорошо рядом
с отцом, и это вызывало у матери добрые чувства. И тогда, в контакте с
этим переживанием, она набрала номер. Она сказала матери, что участвует в
курсе семейной терапии, и попросила ее рассказать что-нибудь о семье
отца. И с другого конца провода совершенно спокойно прозвучало: «Да, что
бы ты хотела узнать?»
Обратимся теперь к другой важной составляющей
ориентированности на решение. Мы помним: волшебная жемчужина, особая
сила работы методом семейной расстановки, раскрывается только в
состоянии самозабвения. Другими словами, одной из важнейших и
эффективнейших интервенций при поиске решения является не-знание.
Не-знать – это означает все что угодно, только не
«ничего-не-знать». Как раз наоборот: это значит обладать большим багажом
теоретических знаний и клинического опыта и доверять тому факту, что
знающее поле расстановки воспользуется нашими способностями, при том что
выход нам неизвестен. Поэтому я готов сказать и так: сведущее
самозабвение.
В расстановках часто случается так, что мы не знаем, что
делать дальше, мы не имеем об этом ни малейшего представления и блуждаем
в потемках, и это как раз самые плодотворные моменты. Тогда мы вместе
со всеми нашими представлениями, желаниями и надеждами поневоле
отступаем назад и таким образом оставляем поле свободным для
собственного решения этого поля, этой семьи. Если сказать об этом
искренне и не манипулятивно, то это звучит так: «Я не знаю, я ничего не
могу найти, тут не хватает чего-то важного». Это значит отказаться от
того, чтобы вести расстановку самому, что часто становится началом
ведомости системой и ее полем. И тогда через некоторое время
растерянности поле обычно дает о себе знать через кого-то из участников
расстановки: это может быть изменение в ощущениях, новое восприятие или
желание что-то сделать.

Приведу пример
Один участник недавно занял место заведующего отделением
зависимостей в клинике нервных заболеваний в одной из новых федеральных
земель. Он делает расстановку коллектива руководимого им отделения.
На первом и единственном пока общем собрании он
сталкивается с тем, что коллектив в шоке из-за недавно случившегося
самоубийства одного пациента, бывшего офицера госбезопасности ГДР.
Сначала он проходил лечение в закрытом отделении больницы в связи с
острой суицидальностью, но затем, после явного уменьшения угрозы
суицида, был переведен в отделение зависимостей по поводу алкоголизма,
где очень жестоким и кровавым способом «себя казнил», как это было
воспринято персоналом.
Сначала в расстановке никак не удается найти решение, и
прежде всего не получается воздать уважение и вес руководителю отделения
и цели – эффективному лечению страдающих зависимостями пациентов. Все
участники напряжены, подавлены, и все попытки перестановок практически
ничего не меняют. Я говорю, что не могу найти никакого решения, так как
не вижу, что здесь могло бы помочь коллективу и заведующему. И жду.
Спустя некоторое время, в течение которого напряжение не спадает,
заместитель, представляющий в расстановке врачей-ассистентов, говорит:
«То, что здесь происходит, как-то связано с бывшей ГДР, с тем, что там
было, я тоже во всем этом был». Таким образом было дано решающее
указание: рядом с каждым членом коллектива мы ставим по одному человеку,
который представляет его или ее тень, – все то, что он или она
совершили или пережили в бывшей ГДР. В том числе мы ставим тень
заведующего – его собственную беду или переплетение. Когда все участники
на мгновение кладут на свои тени руки – что для некоторых очень
нелегко, – наступает мир и тишина. Теперь коллектив мог увидеть и
признать руководителя и цель.
Через восемь недель после той расстановки заведующий
сказал мне, что ему по-прежнему нелегко ездить на эту работу, но образ
тени его успокаивает и приносит облегчение, тень стала для него добрым
спутником. В первый раз с момента вступления в должность началось что-то
похожее на работу: коллектив бойкотировал проведенное заведующим
анкетирование и смог потом об этом говорить, а также о своем большом
страхе перед последствиями, которые может иметь откровенность, а это уже
первый шаг к работе.

Думаю, хорошо, что я тогда действительно не знал, что
делать дальше. И тем самым уступил место тем, о ком шла речь, и они сами
смогли найти целительное указание, которое, возможно, станет началом
осторожного и примирительного обращения с бедой и виной – иным, чем
архаичный самосуд офицера Штази[1],
каким бы неизбежным он ни был для него самого. Это и есть то, что я
воспринимаю как мудрость расстановки – мудрость, находящую нас, когда мы
сами найти ее уже не способны.
Итак, под самозабвением, этой важной составляющей
ориентированности на решение, я понимаю прежде всего большое, деятельное
доверие к группе и к знающему полю расстановки, сообщающему о себе в
ощущениях заместителей. Таким образом, самозабвение подразумевает
готовность позволить быть неясным, «не спасенным» ситуациям в
расстановках, готовность к отказу от желания знать лучше, чем знает сама
система. И еще терпение, которому мы учимся не столько у людей и вещей,
дающих нам подтверждение, сколько у тех, кто занимает противоположную
позицию и разочаровывает нас чем-то неожиданным.
Так что в хорошем решении «полезной для здоровья усадке»
подвергается не только расставляющий свою систему клиент, этот
целительный процесс переживает и терапевт. Недавно на семинаре впервые
присутствовала моя жена и наблюдала меня в работе. Во время первого
перерыва я с ожиданием спросил ее о впечатлениях и был довольно
обескуражен ее ответом. «Ты стал меньше, ты как-то съежился, – сказала
она, – это делаешь не ты – тут есть что-то еще, и оно тебя ведет».
О том, что речь здесь идет не о ложном смирении, а
достоинство и готовность «становиться меньше» – вещи вполне совместимые,
говорится в одном саксонском анекдоте. Приходит саксонец в магазин и
просит глобус. Продавец приносит ему глобус, но, на взгляд саксонца, он
слишком велик. Ему приносят другой, поменьше, и тот тоже оказывается
слишком большим, как и третий, который принес ему продавец. В конце
концов покупатель заявляет: «Знаете, мне бы совсем маленький глобус, где
одна Саксония».
Теперь я подхожу к последнему пункту, который причисляю к
ориентированности на решение, и это нечто очень деликатное. Это
готовность к познанию благоговения, почтения, тишины, красоты и даже
святости, которая может быть в «да, это так» какого-нибудь решения.
Решения соединяют нас с несущими взаимосвязями, которые выходят далеко
за пределы наших личных «могу», которые мы познаем, но описать можем
лишь отчасти. В первую очередь мы должны испытывать к ним благодарность,
ибо, если решение выливается в подобный религиозный опыт, мы знаем, что
на этот раз достигли цели.
3. Какой квалификацией нужно обладать, чтобы правильно обращаться со знающим полем и его силами?
Американский инженер Томас Эдисон, которому мы, помимо
прочего, обязаны лампочкой накаливания, микрофоном и граммофоном, сказал
однажды о возникновении важных изобретений и открытий так: «Это на 1%
инспирация и на 99% – транспирация». Очень похожа на это высказывание
одна буддистская поговорка: «За каждой драгоценностью стоит 5000 потных
лошадей».
Так я добрался до первой части своей темы: «Мудрость не
приходит к ленивым». Теперь речь пойдет о прилежании и технике. И если
то, что я скажу дальше, напомнит приезд в Тулу с парочкой своих
самоваров, так это потому, что мне кажется, еще для нескольких штук
места там хватит вполне.
Тот, кто занимается семейной расстановкой, должен иметь
солидное базовое психотерапевтическое образование и многолетний
клинический опыт. Семейные расстановки, какими бы простыми они иногда ни
казались, это очень мощный инструмент, обращение с которым требует
высокой компетентности, и не в последнюю очередь из-за тяжелых кризисных
обострений, которые здесь могут произойти.
Сегодняшняя ситуация с семейной расстановкой несколько
напоминает мне распространение гештальттерапии в Германии в начале
1970-х. Тогда я, едва окончив медицинский институт и только начав
учиться анализу, в полном восторге прочитал две книги Фрица Перлза и тут
же в качестве «ученика волшебника» начал проводить эти идеи в жизнь на
своем первом рабочем месте, в студенческой консультации Геттингена. На
«горячем» стуле сидел студент с угрозой психоза. Под моим «руководством»
он должен был снова прочувствовать невыносимые для него части души.
Слава Богу, моему шефу Экхарту Шперлингу удалось вовремя предотвратить
угрозу «выхода из берегов» и преподать мне урок стойкого чувства
благотворного стыда.
К хорошему образованию и клиническому опыту прежде всего
относятся еще и солидные знания о самих себе, реалистичная оценка
собственных способностей и границ, а также основательные знания типичных
склонностей и «слепых пятен» в глухих зарослях переноса и контрпереноса
– другими словами, основательное самопознание. В этом отношении
особенно многим (в смысле способности целесообразно обращаться и уметь
играть с собственными идиосинкразиями в психотерапевтическом контексте) я
обязан психоанализу как инструменту обучения и тренировки. Да, в
сущности, психоанализу я обязан основами для того, чтобы выйти за его
рамки в семейной расстановке.
Техниками (в узком смысле) метода Берта Хеллингера
овладевают – наряду с изучением книг и видеозаписей – в первую очередь
опять же через собственный опыт, то есть через честную работу над
собственными переплетениями, что позволяет нам примириться с важными для
нас близкими людьми и нашей судьбой, а это, несомненно, долгий процесс
созревания.
А дальше мы овладеваем техническими навыками, наблюдая на
семинарах за работой опытных специалистов по семейной расстановке и
присутствуя на семинарах в качестве участвующих наблюдателей, чтобы,
побывав во многих разных констелляциях, «пропитаться» опытом и
приобрести необходимую для этой работы гибкость. Поскольку гибкость, как
и владение любым инструментом, требует постоянной тренировки.
И, в конце концов, необходимой техникой можно овладеть на
курсах повышения квалификации (которые с некоторыми исключениями пока
еще находятся in statu nascendi[2]), где речь идет прежде всего об интенсивной практической работе с расстановками под наблюдением супервизора.
Еще одно слово по поводу обучения: в «Обществе системных
решений по Берту Хеллингеру», свободном союзе 25 опытных специалистов по
расстановкам, преобладает мнение, что недостатки обучения и превращения
в школу больше, чем их преимущества, такие, как предотвращение «дикого
роста» и неквалифицированной практики. Я разделяю это мнение и
соглашаюсь с тем чертом, который, прогуливаясь со своим ассистентом,
встречает человека, только что пережившего в семейной расстановке
осчастлививший его инсайт. Ассистент озабоченно обращается к черту, вот,
мол, только что для него пропала еще одна душа, на что хозяин его
успокаивает: «Не бойся, скоро он начнет превращать свой опыт в убеждение
– и тогда он мой».
И, самое главное, к вопросу о том, что делает нас способными к работе методом семейной расстановки: семейные расстановки cum grano salis[3]
– дело второй половины жизни, когда мы прошли уже достаточное
количество разных курсов обучения и повышения квалификации и обогатили
душу большим количеством жизненного опыта. Во второй половине жизни
честолюбие и необходимость самоутверждаться могут отойти на задний план и
уступить место желанию послужить хорошему делу, обращенности и вверению
себя более широким контекстам, которые, осознаем мы это или нет, вели
нас всегда. Во второй половине жизни нам легче отойти назад, отказаться
от своеволия и позволить взять себя на службу, как называет это Берт
Хеллингер. Думаю, что при всей профессиональной компетентности, это
сердцевина, самое важное качество, которое мы можем развить для работы с
семейными расстановками, и тогда знающее поле расстановки сможет
отвечать нам во всей своей поразительной глубине и полноте. Это
уменьшение «Я», этот отказ от значения имеет свою цену и никому не
падает с неба. Но он приносит и неоценимую прибыль: если в глубокой
сосредоточенности и самоотрешении, в глубоком контакте со знающим полем
семейной расстановки удается найти хорошее решение, когда есть только
решение, и уже нет того, кто его создал, – такого удовлетворения и
такого счастья больше не найти нигде. [1]
Служба безопасности в ГДР и самая мощная после советского КГБ тайная
политическая полиция в бывших странах Варшавского договора. – Прим. ред.
[2] В стадии разработки (лат.)
[3] С иронией (лат.)