Говорить при этом нужно спокойно и размеренно, и Сейчас, которое теперь правильней было бы писать заглавными буквами, получает особый вес.
Я предлагаю режим Сейчас, когда у меня складывается впечатление, что переживаемое в расстановке касается прошлого, которое, словно замороженное, преподносит или, лучше сказать, навязывает себя как абсолютно настоящее, как единственно реальная реальность. В этом случае мы видим, как прошлые события и их осознаваемые или неосознаваемые последствия накладываются на Сейчас пластами представлений, убеждений и прошлого опыта, которые обладают всеми признаками совершенно непосредственного настоящего.
Конечно, это обычная ситуация для травм и их нейрофизиологических последствий, но мы наблюдаем этот феномен и в случае многих «будничных» страданий, которые не расцениваются как травматические в узком смысле.
Пример
Клиентка, возрастом около 55 лет, в разводе после долгого и трудного брака, живущая в одиночестве и давно уже пребывающая в унынии и тоске (как она выражается, «с подбитым крылом»), рассказывает об отце, который стал жертвой несчастного случая и умер озлобленным на судьбу, о матери, которая была изгнана с родины и тоже умерла несчастной, о других тяжелых событиях у бабушек, дедушек, братьев и сестер родителей. В расстановке все упомянутые люди действительно выглядят отягощенными, их не особенно трогает печаль клиентки, искреннее уважение к их судьбам, равно как и просьба быть доброжелательными и благословить ее для ее нынешней жизни.
Просьба ко всем участникам полностью прийти в Сейчас приводит к впечатляющим последствиям. В молчании они начинают постепенно осуществлять такие движения, которые иначе, как сбрасыванием кожи, выворачиванием и высвобождением из чего-то стесняющего, и не назовешь. Мрачная прежде атмосфера заметно проясняется, и клиентка начинает понимать, что удерживала своих предков и вместе с тем себя саму в образах прошлых страданий; что ее когда-то страдавшие близкие сейчас уже не там, где им пришлось тяжело; что сейчас они отзывчивы и сердечны и с радостью дают, что было для них невозможно при жизни.
Этот процесс сбрасывания старой кожи, которым была охвачена и клиентка, оказался стабильным и продолжительным, как она рассказывала целый год спустя. Она говорила о стойком освежающем эффекте, который имела для нее расстановка, нашедшем выражение, в том числе, в новых партнерских отношениях.
Вечное Тогда и Сейчас
Вечным Тогда я называю тяжелое прошлое, «сгустившееся» в бесконечное настоящее, как это было показано в вышеприведенном примере. Я предлагаю вводить Сейчас в случаях, устойчивых к таким привычным для нас шагам решения, как искреннее выражение боли, уважения, сочувствия и желания благословения, иногда после необходимых окольных путей в виде упреков, злости и отмежевания.
Наша упорная фиксация на образах прошлых страданий и ужасов может обрести огромную власть и не оставить участникам тех исходных событий ни единого шанса показаться нам сегодня, когда эти события остались в прошлом, изменившимися. Мы обладаем способностью надевать на наших близких и предков маски прошлого, так что их заместители в расстановках действительно кажутся нам лишенными всякой надежды и отчаявшимися.
Когда же приходит время, восприятие Сейчас может помочь добиться своего другой, непосредственной реальности.
Еще один пример
Клиент, еврей по национальности, сколько себя помнил, всегда страдал из-за гибели всех четырех своих бабушек и дедушек, двух двоюродных бабушек и дяди, убитых в концлагерях. Расстановка с клиентом, двумя его сестрами, родителями и убитыми родственниками показала страшную ситуацию – погибшие близкие чувствовали себя находящимися в концлагере, выжившие и потомки перед лицом этого ужаса едва держались на ногах, некоторые опускались на пол. Включение агрессоров привело не к новому движению, как можно было бы ожидать, а к еще большему оцепенению, так что у клиента и некоторых заместителей проявились отчетливые признаки (ре)травматизации. В этой расстановке все известные нам и в других случаях часто полезные шаги (которые я не буду перечислять здесь по отдельности) ничего не давали.
Когда я попросил всех остановиться и дать себе время на то, чтобы прийти в Сейчас, произошло следующее. Некоторые заместители сначала обратились полностью внутрь себя и отчаянное напряжение немного спало. Лежавшие на полу медленно поднялись, и в конечном итоге живые и мертвые родственники оказались стоящими на некотором расстоянии друг напротив друга и смотрели друг на друга. На заднем плане стояли заместители агрессоров, значительно более явно, чем в начале, присутствующие и связанные с происходящим. После длительного молчания одна из бабушек сказала: «Мы больше не там». Это подтвердили и другие умершие, что сняло с клиента еще какую-то часть напряжения, благодаря чему он смог заплакать. Через множество маленьких шагов он начал воспринимать большую доброжелательность со стороны своих предков и их радость оттого, что он смог оставить свои старые представления о них и позволить этим образам уйти.
Ориентированность на Сейчас не заменяет тщательной работы, к примеру, в случае последствий травмы с их долго сохраняющимися психическими процессами расщепления и соматическими энграммами или при физических заболеваниях. Но иногда Сейчас представляет собой поразительно эффективное приглашение в адрес системы к устойчивым изменениям. Далее последует попытка практического разъяснения этого понятия.
Что такое Сейчас?
Уважение к Сейчас имеет долгую традицию. Христианское «таинство момента» под разными именами обнаруживается практически во всех философских и духовных направлениях и, полностью соответствуя своей природе, раз за разом открывается заново. Одно из последних повторных открытий встречается, например, у Экхарда Толле с его книгой «Сила настоящего» («Jetzt! Die Kraft der Gegenwart», J. Kamphausen, 2000), и следующими книгами, например «О чем говорит тишина» („Stillness Speaks: Whispers of Now», Hodder & Stoughton, 2003) или «Новая земля» („Eine neue Erde: Bewusstseinssprung anstelle von Selbstszerstörung», Goldmann 2005).
На вопрос, как прийти к режиму Сейчас, мы слышим, к примеру, ответ, что мы должны быть «полностью в моменте», «присутствовать каждый миг» или «быть в полном присутствии». Самой простой мне кажется та практика, которая обращается не к постоянно меняющимся моментам, а к широкому, неограниченному пространству, в котором проявляются эти феномены. Тогда практика Сейчас – это осознанный уход в это пространство, которое содержит в себе все моменты в их приходе, преобразовании и уходе. В этом пространстве линейное время становится познаваемым качеством непосредственного настоящего, Сейчас. «Сейчас» — это также тема лирики хокку. Вот два современных примера:
Снесенный квартал –
контур,
заполненный диким маком.
Хайке Штер
Распродано.
Но мне она дарит
улыбку.
Удо Венцель
Вечному Тогда в смысле застывшего прошлого так же трудно сохраниться перед лицом этого Сейчас, как и «возможно, когда-нибудь» некоего далекого будущего. В Сейчас соединяется лучшее из прошлого и будущего: прошлое предстает преображенным, а будущее «притягивает» нас и делает изобретательными и творческими.
Полезно помнить о том, что Сейчас – совершенно обычный, будничный феномен. Он достижим для любого, а при помощи практики, как и всякий другой опыт, становится, естественно, еще более знакомым и доступным.
Сейчас – предмет интереса не только духовных дисциплин. Нейронауки тоже активно изучают связанные с ним нейробиологические процессы. Смотри, к примеру, работы Вольфа Зингера и Матье Рикара «Исследования мозга и медитация. Диалог» (Wolf Singer, Mattieu Ricard «Hirnforschung und Meditation. Ein Dialog», edition unseld, 2008), или Дэниела Гоулмана «Лама в лаборатории: нейронаука и медитация» (Daniel Goleman: „The Lama in the Lab: Neuroscience and Meditation» на www.shambalasun.com).
Я думаю, имеет смысл ввести Сейчас как исходную величину, чтобы посмотреть, может ли оно уже утвердиться и что должно произойти, чтобы это стало возможным.
Но остаются, конечно, открытые вопросы, два из которых я хотел бы озвучить.
Открытые вопросы
Что переживают заместители умерших?
Если мы признаем, что очень мало знаем о происходящих у нас, причем, прежде всего, после смерти, процессах, то расстановочный опыт подсказывает нам следующее.
Похоже, умирание – это глубокий процесс преобразования, в котором может отпасть то, что было невозможно решить при жизни. Мертвые больше не находятся в месте своих страданий, и нам не нужно их там спасать. К нашему великому облегчению, они могут показаться нам через заместителей (или же иным образом) в их теперь преобразованной и освобожденной сути, как описано, к примеру, в этих строках Вергилия:
Мертвый не мертв.
Таинственным путем
он продолжает жить.
Он словно добавляет к нашим силам свои,
самые лучшие,
свободные теперь от тягот жизни силы.
Так в сердце нашем он раскрывает,
преобразуя и очищая нас,
свою вторую, высшего порядка, суть.
Если же мы, как описано выше, продолжаем держаться за свои связанные с ними мощные и страшные образы, то они вынуждены являться нам в этих страшных масках.
Я больше не пытаюсь прекращать в расстановках страдания прежних поколений, что в любом случае невозможно и представляется чистой самонадеянностью. Достаточно найти путь к той преобразованной сути предков, которая стремится быть узнанной и дать нечто ценное нам, живущим.
Полезное прошлое – искусство по-хорошему помнить и по-хорошему забывать?
Историк Христиан Майер в своей недавно вышедшей книге «Заповедь забвения и необходимость воспоминания» (Christian Meier: Das Gebot zu vergessen und die Unabweisbarkeit des Erinnerns. Vom öffentlichen Umgang mit schlimmer Vergangenheit. Siedler, 2010) исследовал эту кажущуюся парадоксальной тему.
«Тяжелое иногда повторяется именно потому, что люди о нем помнят… ведь память о страшном порождает стремление к мести и ответной мести», и: «…память об Освенциме необходима. Она должна оставаться на страже. Но она страдает из-за того, что рискует застыть в форме ритуала» (в „Versöhnen und vergessen», интервью с Христианом Майером о его книге в журнале «Der Spiegel», 30/2010 от 26.7.10) – между такими позициями Майер пытается построить мосты с примерами от античности до современности.
От нас постоянно требуется находить путь между отвержением прошлого (не-вспоминанием) и отвержением настоящего-будущего (вечным вспоминанием); это что-то вроде затухающего воспоминания, пока мы не сможем отпустить прошлое, чтобы оно в свою очередь отпустило нас, обогатив для хорошей жизни, для Сейчас. Я бы назвал это «полезным прошлым», при этом я знаю, что в прошлом есть такие события, которые в обозримом будущем будет невозможно воспринимать как полезные. И все же, даже под бременем тяжелых личных и коллективных несчастий мы обладаем особой способностью забывать, как этому учат нас в том числе и именно расстановки. Тогда забвение – это процесс, в котором мы, образно говоря, смотрим на участников тех событий до тех пор, пока не сможем воспринять то, что, в том числе благодаря им, придает нашей жизни особую ценность, например, чуткость в случае тяжелых судеб или понимание вины и ее последствий. Если тогдашние тоже могут оставить после себя что-то ценное, то и им, и нам будет легче оставить друг друга, забыть – и полностью прийти в Сейчас.
Д-р мед. Альбрехт Мар, врач-психотерапевт, психоаналитик, руководитель Института системных расстановок и интегративных решений, Вюрцбург (ISAIL), а также Международного форума политических расстановок (IFPA). Издатель книги «Поля конфликта – знающие поля. Системные расстановки в деятельности по защите мира и примирению» („Konfliktfelder – Wissende Felder. Systemaufstellungen in der Friedens- und Versöhnungsarbeit», Carl-Auer Verlag 2003).
www.mahrsysteme.de