Тело знает и указывает дорогу[1]
Марианне Франке От телесного восприятия к базовым
формам семейной расстановки
В
данной статье я пишу о том, как последовательное применение конструктивистских
знаний – в смысле прерывания моделей в языковой и телесной коммуникации – создало
в моих школьных классах почву для открытий, которые от игровой инсценировки и знакомства
с замещающим восприятием словно сами собой привели к базовым формам семейной
расстановки.
К
сожалению, не хватает времени, чтобы описать, с каким энтузиазмом дети 11-14-ти
лет принимали участие в этом процессе.
Новые вопросы создают новые знания –
использовать открытия конструктивизма
Работая
учительницей в средней и старшей школе, я стала все больше экспериментировать с
учениками разных классов. Я перестала задавать такие вопросы, как: «Вы сделали
домашнее задание? Вы занимались? Вы сдали экзамен?», теперь мои основные вопросы
звучали так: «Как тебе удалось справиться с заданиями, сдать экзамен?» На стене
в классе мы повесили большой плакат, где было написано: «Как это получается у меня с легкостью?» Многие дети даже просили
нажимать себе кнопку с надписью: «Мне это
легко!» Этим выражалось главное: дети трудились, у них должно было
получиться, и было важно, чтобы это было легко.
Как
учительница я чувствовала задачу продолжать свои «исследования» того, как детям
может быть легко или хотя бы легче, чем раньше, справляться с предъявляемыми
школой требованиями.
Школа,
в которой я преподавала до конца 90-х, находится в социально смешанном квартале
Мюнхена. Среди его жителей более 30 процентов матерей воспитывали детей в
одиночку и большинство их них получало социальное пособие, там жили семьи
рабочих с низким уровнем дохода, кроме того, здесь проживало большинство
беженцев из балканских стран. Многие дети были родом из семей, бежавших из
Афганистана, Пакистана, Эфиопии, а также перебравшихся из бывшей ГДР. Родители вполне
прижились на новом месте, а вот дети – нет. Довольно скоро всем стало понятно,
что совместная учеба будет возможна только в том случае, если получится
доверять себе самому и другим членам группы.
Как
это было возможно, если коммуникация в классе определялась абсолютно разными
представлениями о добре и зле, о готовности к обороне, готовности к насилию и едва
ли волей к миру?
Вскоре
я поняла, что указать дорогу к соответствиям, к совпадениям, нам может только наличие
минимального общего знаменателя – то есть знания в наших телах. Однако до сих
пор у мальчиков и девочек в этих классах был, казалось, лишь один общий опыт в
отношении тела: «Побеждает сильнейший».
Разве
не было больше ничего объединяющего, что чувствовали бы в своих телах дети из
Мюнхена, Афганистана, Боснии, Лейпцига и Эфиопии? Мы разговаривали об этом в
классе и вместе отправлялись в наш «исследовательский» поход. Это было им интересно
– хотя прежде их интересовали скорее такие темы, как секс, криминал и борьба.
Прерывание моделей порождает новое
сознание – телесный жест обязателен для всех и выражает позицию
Я
много говорила с детьми про уважение к людям, про то, для кого оно благотворно,
к кому они сами его испытывают и как его можно выразить.
Интересно
то, что скорее дети из восточных стран: Турции, Ирана, Афганистана, а также из
стран Африки, например Эфиопии и Руанды, — знали жест, с которым дети из
Мюнхена в обычной жизни встречаются значительно реже, а именно поклон.
Мюнхенские дети обычно видят поклон только у священника в церкви, у актеров или
у служащих в гостинице.
В
баварских классах перед началом уроков обязательна молитва. Нам не пришло в
голову никакой молитвы, которая имела бы силу одновременно для всех учеников. К
примеру, дети-мусульмане не молятся вместе с детьми-христианами.
Тогда
мы попробовали в качестве «молитвы» поклон, который должен был выразить наше уважение
друг к другу. Ежедневно перед началом занятий двое детей, мальчик и девочка,
заботились о тишине, а затем кланялись перед классом.
Я
показала им, как это делается: сначала подбородок опускается на грудь, затем
все больше и больше, в зависимости от задуманной глубины поклона, добавляются
плечи. Это всегда приводило к тому, что в классе на какое-то время устанавливалась
тишина и возникало такое настроение, которое дети сами описывали как исполненное
уважения, каждый день оно ощущалось заново, будь то у ребят одиннадцати или
четырнадцати лет.
Иногда
я тоже кланялась перед детьми и говорила им: «Когда я кланяюсь перед вами, я
кланяюсь и перед вашими родителями». Им было трудно в это поверить. Родители
тоже потом часто спрашивали, правда ли это. Я подтверждала и объясняла им, что
я сама — мать двоих детей и точно знаю, что это такое – растить детей, и с
каким уважением я к этому отношусь. Также я видела, что родители не всегда знали,
что правильно для их детей. Моя позиция успокаивала их, но также и детей,
прежде всего тех, которые росли в тяжелых условиях и предполагали, что, если бы
я знала все то, что делают их родители, то я бы презирала их родной дом. Я не
презирала. Я склонялась перед ним.
Также
мы задавались вопросом о том, можно ли это заметить, если поклон осуществляется
несерьезно, или, может быть, он все-таки становится серьезным, хотя поначалу
никакой серьезности в нем не было? И как поклон действует там, где он не является
чем-то обычным, например перед родителями? Дети пробовали и видели, как трудно
родителям на него реагировать.
Один
мальчик из Мюнхена поклонился перед своим отцом и сказал ему: «Наша учительница
говорит, что нам следует как-нибудь поклониться перед отцом и матерью, поэтому я
сейчас это сделал». Отец сначала очень смутился, но через какое-то время
отреагировал и обнял своего сына. Когда мальчик мне об этом рассказывал, у него
на глазах были слезы – отец уже очень давно его не обнимал. Он сказал: «Это
поклон из него это достал». Когда отец мальчика разговаривал со мной об этом на
следующем родительском собрании, он тоже немного смущался. Сначала он заявил,
что я была не права, поощрив его сына поклониться перед ним. Но потом, после
некоторых колебаний, он сказал: «Просто я не знал, вправе ли я еще обнять моего
мальчика. Я часто его бил».
Так
даже в семье жест уважения мог подействовать как прерывание модели и пробудить
у отца осознание вспышек насилия по отношению к сыну и вызвать некоторый стыд.
Этот
опыт придал мне смелости продолжать исследования.
Положение тел по отношению друг к
другу выражает признание порядков
Опыт
с поклоном дал нам повод поговорить о том, как мы физически позиционируем себя
по отношению к родителям. Мы опробовали разные варианты с заместителями. Ребята
вставали по отношению к выбранному ими среди одноклассников заместителю отца:
за ним, напротив него, справа и слева. Речь шла о таких вопросах: на каком из
этих мест я чувствую себя ребенком своего отца, есть ли такое место, с которого
мне, скорее, хочется ему помочь, есть ли место, где я чувствую себя точно таким
же большим, как он? Какое место я обычно непреднамеренно занимаю рядом с ним?
Дети
давали точные ответы на эти вопросы.
Всякий
раз, когда они стояли перед
«заместителем отца», они чувствовали себя детьми. В этом случае они могли также
сесть перед ним на пол. Отношения «отец-ребенок» оставались простыми. Иногда я
приглашала их сказать: «Я твой ребенок». Некоторые даже делали это с
удовольствием. Мы называли это «наша игра в семью».
Было,
конечно, много и таких детей, которые отказывались вставать или садиться перед
заместителем кого-то из родителей. Они вставали либо далеко, либо сбоку от отца
или матери. И всегда говорили, что так им не надо чувствовать себя его или ее ребенком.
Как правило, эти дети были в конфликте с родителями, о чем я часто узнавала также
на встречах с родителями, или же они были их «любимцами». Были и такие, кто
говорил: «Когда я встаю напротив матери, я чувствую себя очень маленьким/маленькой
и начинаю плакать, а я не хочу. Я встану рядом с ней». Но и заместительница
матери в таких случаях часто говорила: «Я не хотела, чтобы дочь стояла передо
мной, там она очень маленькая. Когда она стоит рядом со мной, я чувствую себя
сильнее, а она становится больше».
Один
заместитель отца подошел ко мне с удивлением: «Когда я был отцом Олафа, я
чувствовал себя очень заботливым, я даже мог бы его обнять. Но ведь он мой
школьный товарищ. Как это так? Как вы думаете, мой отец тоже себя так чувствует?»
Это
был первый опыт того, что замещающее восприятие действительно существует. Дети
все более внимательно следили за своими меняющимися чувствами и вскоре без
колебаний могли отнести их к тому человеку, которого замещали.
Наши
исследования продолжались.
Мы
изучали, в какой позиции по отношению друг к другу комфортно чувствуют себя братья/сестры.
Дети сами выяснили, как важно соблюдать здесь порядок. Одна девочка рассказала:
«Я для мамы первая, потому что я очень похожа на мою бабулю, которая умерла,
когда мама была еще маленькой. Вообще-то первой родилась моя сестра, но она
очень злится на меня и никогда мне не помогает». Тогда я посоветовала ей
как-нибудь между делом сказать сестре: «Я же знаю, что ты старшая, а я
младшая». Это сотворило чудо. Она на вербальном уровне признала законы порядка в
ряду детей. Теперь – по ее собственным словам – она чувствовала себя ребенком и
гораздо ближе к сестре, чем к матери и бабушке. А как она была горда, когда после
этого сестра взяла ее с собой за покупками в город!
Этот
опыт вдохновил нас продолжать исследование того, в какой позиции наши тела находятся
по отношению друг к другу и какие чувства при этом возникают. Нам удалось
определить, что в нас на физическом уровне есть базовое знание, которое заставляет
нас испытывать те или иные чувства в зависимости от того, как мы физически располагаем
себя по отношению к другим людям: сбоку, напротив или сзади.
Очень скоро полученный в наших
экспериментах опыт подвел меня к предположению, что все мы на бессознательном
уровне носим в себе физические воспоминания, наверное, можно даже сказать «запечатление»,
обусловленное опытом важнейших первых процессов отношений с матерью, отцом,
бабушками и дедушками, братьями и сестрами.
И
тогда я пришла ко второму базовому предположению: в теле каждого из нас должно быть
еще некое бессознательное знание, которое вызывает у нас ощущение комфорта,
когда позиции наших тел по отношению друг другу соответствуют определенному порядку,
даже если в своей обычной жизни мы этого ощущения комфорта часто не достигаем.
Последовало
множество дальнейших проб. Детям они доставляли огромное удовольствие. Ведь они
сами сумели открыть, как можно без слов, просто заняв другую позицию по
отношению к своему товарищу, матери, отцу, вызвать другое ощущение отношений, а
иногда даже изменить сами отношения.
В
нашей «игре в семью» речь шла не о том, каковы
отдельные люди, а о том, какая химия
отношений возникает между участвующими
заместителями. Благодаря обнаружению нового, хорошего места в расстановке
создавались новые качества отношений, отвержение могло превратиться в симпатию,
могло появиться ощущение признанности.
Мы
осознали, что мы ведем себя в соответствии с возникшей на раннем этапе химией
отношений. Многие взрослые, но и дети думают: «Такой уж я», или: «Такой вот наш
сосед», и именно это они научились ставить под вопрос, а иногда даже изменять.
Как
часто, получив подобный опыт в классе, при инсценировке конфликта с помощью
заместителей кто-то из ребят кричал: «Тебе нужно встать рядом с твоим другом, а
не перед ним, а то он будет с тобой бороться!», или: «Встань слева от него,
тогда он почувствует, что ты признаешь, что он старше и сильней!»
Во
многих упражнениям нам удалось узнать, что даже с другими, чужими людьми, мы
постоянно устанавливаем отношения, очень похожие на отношения с отцом или
матерью, братом или сестрой и даже с бабушкой или дедушкой, дядями и тетями.
Дети постоянно удивлялись, как точно они чувствовали свое тело, если доверяли своим
чувствам.
Порядки в социуме отличаются от
семейных порядков. В каждой системе свои порядки
«Что
за странной ерундой вы тут занимаетесь?» — спросил один ученик, который пришел
из параллельного класса и должен был догонять. «Мы учимся доверять себе и своим
телесным ощущениям», — ответил ему сосед по парте. Точнее и не скажешь.
Также
мы говорили об отношениях учеников с их учителями. «Когда Вы стоите передо
меня, фрау Франке, — сказал как-то один мальчик, — у меня иногда бывают те же
чувства, что и с моей мамой, а когда Вы стоите рядом со мной, я чувствую себя
совсем по-другому. Тогда Вы каким-то образом мне помогаете, а я чувствую себя
более свободно!»
Это
было в точку! Мы обнаружили, что отношения между учителем и учеником – это новое
предложение взрослого в адрес ребенка. При этом дети немного выходят за рамки
своей привычной домашней детской позиции. С ними рядом стоит и оказывает им поддержку
чужой взрослый. Если все хорошо, то ребенок позволяет учителю себя вести,
иногда ему нужно только сопровождение и меньше поддержки.
Но
вот с какой стороны? Дети пробовали разные варианты. Им было трудно в это поверить,
но почти у всех было ощущение, что они скорее были готовы меня слушать, когда я
стояла справа от них. Когда я стояла слева, большинство не допускало ни
указаний, ни помощи и они чувствовали себя скорее брошенными. Конечно, это
относилось и к классу в целом – с тех пор я вставала, как правило, сбоку и
избегала фронтальной позиции.
Так
наши открытия продолжались.
Научиться жить в порядках двух видов
Одна
девочка как-то сказала: «Фрау Франке, я чувствую себя точно такой же большой,
как Вы». При этом сама она была очень маленькая, плохо успевала в школе, часто
бывала уставшей и невнимательной. Мы все удивились. «Ну, тогда ты можешь мне
помогать», — сказала я и пригласила ее к своему столу. Все захихикали, никто не
знал, что из этого выйдет. Я тоже. Она стояла рядом с моим столом и у доски,
писала на доске названия тем или разбирала книги. На следующий день она снова
захотела быть впереди и помогать мне.
Я
поразмыслила над ее поведением. Эта девочка бежала с семьей из Сербии. Ее отец получил
тяжелое ранение на войне и был прикован к постели. Мать уже имела право работать
и приходила домой только в шесть вечера. Моя ученица была старшей из четырех
детей. Она забирала двух младших сестер из садика, третья сестра уже ходила в школу.
С ней она делала уроки, ухаживала за отцом, ходила за продуктами, стирала,
готовила до прихода мамы еду, а иногда еще и гладила. Днем она вела все
домашнее хозяйство. Не удивительно, что в школе она сидела без сил и желания
учиться, но при этом чувствовала себя такой же большой, как учительница. Я
попросила ее рассказать перед классом обо всей той работе по дому, которую ей
приходится выполнять. Ребята удивились и все поняли. Тогда я сказала ей:
«Здесь, в классе, тебе должно быть полегче. Ты получишь помощь в учебе, ты можешь
чувствовать себя немного уставшей, просто сидеть и слушать. Ты ребенок, ты
больше не заместительница твоей мамы. Позволь себе стать здесь немного поменьше».
Девочка приняла это с благодарностью. Она получила признание, с нами ей было
можно быть ребенком среди детей.
Базовый опыт и семейный порядок
В
ходе наших исследований некоторые дети приходили к такому утверждению: «Но все-таки
важнее всего, как мы чувствуем себя с мамой, фрау Франке! Можем ли мы на нее
смотреть, раскрывает ли она нам навстречу руки». (Дело в том, что так часто
делали заместители, хотя иногда все же не делали).
Кто-то
говорил: «Мой папа бросил маму, когда я был еще совсем маленьким. Тогда я тоже больше
к нему не пойду».
Они
сами выяснили, что, если ребенок хочет к отцу или хочет, чтобы отец его любил, то
на это должна быть согласна мама. Это глубокое понимание, которое накладывает
отпечаток на всю нашу жизнь.
В
своем возрастающем доверии дети то и дело приходили ко мне с сильной болью от
того, что их родители собирались разводиться. Вопрос о том, с кем они будут теперь
жить, разрывал им сердце.
В
этих случаях я иногда вмешивалась.
Тогда
они могли выбрать заместителей для отца, матери и заместителя для себя, который
стоял напротив «родителей». Затем я просила заместителя ребенка сказать: «Папа
и мама, мама и папа – ведь я же ваш ребенок!» Это очень трогало заместителей обоих
родителей. Сначала они смотрели только на ребенка, а тут они смотрели друг на
друга, чего совершенно не хотели делать раньше.
Мы
говорили о том, что родители навсегда остаются родителями, что семью нельзя развести,
даже если родители живут отдельно.
Я
просила заместителя ребенка сказать: «Однажды вы любили друг друга и тогда
появился/появилась я» (это особенно нравилось детям, поскольку большинство из
них уже знали о процессе зачатия) и дальше: «Ведь я же ваше чудо! Моими
родителями вы останетесь навсегда».
Как
правило, заместители собирающихся развестись родителей сначала смотрели друг на
друга с испугом, а потом с печалью. Они рассказывали о том, как менялись их
чувства. Сам ребенок сидел рядом со мной, некоторые выражали желание сами повторить
эти слова еще раз. Поглубже поразмыслив, они осознали, что дети – это чудо. Так
они не смотрели на себя еще никогда.
Когда
однажды много лет спустя я навещала в этой школе моих коллег, ко мне подошел
один мальчик, лет 13-14-ти, и спросил, не преподавала ли я раньше в этой школе.
А потом сказал: «Значит, это Вы сказали: ‘Дети – это чудо’». Да, это была я, и
об этом пошла молва.
[1]
Оригинал статьи был опубликован в журнале «Praxis der Systemaufstellung» (1/2014).